Как-то в марте,
Году, примерно, в 93-м
Из Павловска я ехал в Петербург
На электричке. За окном мелькали
Подворье, Царское село, Шушары
И Пулковские зимние высоты,
Как пишет Хава Броха, что сейчас
На берегах Натаньи и Эйлата,
В арабами кишащих поселеньях
Порою вспоминает здешний Север,
О мерзких контролерах позабыв.
Как я, в тот день забывший о билете,
Был нагло потревожен контролером:
"Стоять! Платите штраф!.. Сплошная грубость!
Что скоро на вокзале Царскосельском
Меня, возможно, встретит муза, ибо
Капель уже звенит, и плед туманов
Слегка раздвинут вешним ветерком.

И, не желая препираться с хамом,
Я наутек пустился по вагонам,
А он — за мной, в охотничьем азарте
Сквозь тамбуры, — и вот уже последний
Вагон, и мне неужто покориться
Судьбе?
Себя признать ли побежденным,
К тому же заплатив мерзавцу штраф?!
Нет, ни за что!
И я вцепился в ручку
Дверей, ведущих в тамбур. Разъяренный
Был близок контролер, — вот подбегает,
С обратной стороны хватает ручку,
в неистовстве пытается открыть,
Ругается, пыхтит, — и даже пукнул!
От напряженья, — но, вися на ручке,
Я все-таки обороняю дверь.

В ней наверху окошечко имелось:
Противник мой, меня в него увидев,
Сперва грубил, но я ему на это
Ответствовал презрительным молчаньем,
И он решил вступить в переговоры
И начал так: "Ну, ты…Чего…Пусти,
Ведь все равно поймаю!" — "Отчего же? —
Я отвечал, — я в этом не уверен!
Сейчас уже конечная; вокзал
Построенный Бржозовским, — недалече.
Вы, кстати, как относитесь к модерну?
И вообще, скажите, вам не стыдно
Быть контролером? Не пора ль подумать
О вечном, — и профессию сменить?"
"Да я тебя…" — Его запас словарный
Иссяк за этой фразой. Я продолжил:
"Что ты меня? Возвышеннее? Лучше?
Умнее? О, заблудшая душа!
Вернись, вернись в объятья Аполлона!
Покуда мы стоим у этой двери,
Тебе я почитаю Фета, или
По Анненскому твой тоскует слух?
Ну что ж, изволь! Про вологодский поезд…
Тут мой противник, явно отдохнув,
Вновь дернул ручку. Удержав, я начал:
"Среди миров, в мерцании светил,
Одной звезды…"

Разгневанная харя
Его уж посинела, он ругаться
Уже не мог, — по вдруг, прицельно плюнув,
Чуть-чуть в мой гордый профиль не попал.
"Ну вот! — Сказал на это я печально, —
Вы — явно мразь…(Плевок. Я увернулся
И продолжал) Еще косой к тому же!
Последний раз! — Сердечно Вас прошу:
Послушайте стихи и успокойтесь,
Уж поезд тормозит! Но он плевал,
Не слушая моих увещеваний.

Тут в тамбур из вагона вышел крупный
Бандитовидный мрачный господин
(Сейчас они на джипы пересели,
Но раньше попадались в электричках,
Холя не часто). Мой противник снова
Плюет, — я уворачиваюсь, и —
О кара за злокозненность и хамство!
О торжество над гадом! Цепь златая
И новорусский плащ слюной покрыты,
И контролер за форточкой бледнеет,
Я ж двери распахнул широким жестом:
"Вот этот гад! Пожалуйте сюда!"

Один бежал позорно с поля брани,
Другой за ним с рычанием погнался, —
Который час? Кто виноват? Что делать?
Где кончится их бег? Не все ль равно,
Когда капель уже поет романсы
В округе Царскосельского вокзала,
И рыжие лучи скользят по крышам,
И Вебера играют во дворце.